"Иисус Христос - суперзвезда" в театре им.Моссовета

Ссылка на интервью с П.О.Хомским - найдена на форуме А.Ю.Домогарова:
http://newizv.ru/news/2010-03-29/124130/ - здесь и про новости.

29 Марта 2010 г.
Режиссер Павел Хомский: «В советское время я работал вопреки всему»
ТАТЬЯНА САНИНА

Завтра исполняется 85 лет художественному руководителю Театра имени Моссовета, режиссеру Павлу Хомскому. К этой дате в театре устроили ретроспективу его постановок, которые, несмотря на прошедшие десятилетия, по-прежнему собирают полные залы. Например, рок-опера «Иисус Христос – суперзвезда» прошла в 800-й раз, а музыкальная сказка «Шиворот-навыворот» в 452-й раз. И хотя от юбилейного вечера Павел Хомский отказался, его день рождения все равно не пройдет незамеченным для почитателей таланта: телеканал «Культура», например, приурочил премьерный показ программы «Театральная летопись. Избранное» и спектакля «Король Лир». Накануне юбилея Павел ХОМСКИЙ ответил на вопросы «Новых Известий».

– Павел Осипович, в Театр Моссовета вы пришли в 1973 году, когда на этой сцене работали великие советские артисты. Как вам удалось влиться в этот звездный ансамбль?

– Многое зависело от Юрия Александровича Завадского (художественный руководитель театра в 1938–1977 годы. – «НИ»), который всю жизнь коллекционировал яркие актерские индивидуальности. Я тоже попал в Театр Моссовета благодаря нему. Он пригласил меня в качестве очередного режиссера. У меня были идеи, и нужно было работать, но прежде всего установить контакт с актерами. В этом – самая главная задача нового режиссера, который приходит в театр. Именно от режиссера зависит, в какой обстановке будет создаваться спектакль. На весь период работы труппа становится твоей второй семьей. И вот если тебе удалось создать атмосферу, добиться расположения актеров и единого понимания литературного материала, значит, что называется, ты прошел. Значит, все получилось. Я все время ставил спектакли, пусть даже удалось сделать не все, что хотелось. Скажем, постановка спектакля «Братья Карамазовы» постоянно откладывалась, потому что творчество Достоевского не укладывалось в существовавшие тогда рамки советской идеологии. К этому писателю было особое подозрительное отношение. Вплоть до того, что Достоевского долго не проходили в школах. Тем не менее мне удалось сделать спектакль. И я до сих пор считаю его одним из лучших в своем творчестве. Во-первых, там был очень сильный актерский состав. Во-вторых, прекрасная рабочая обстановка, благодаря которой возникли творческие отношения с труппой.

– Например, Федора Карамазова ведь играл Ростислав Плятт, с которым в вашей жизни многое связано…

– Я был большим поклонником Плятта в юные годы, когда на экраны вышли фильмы «Подкидыш» и «Мечта». Он был для меня легендарной фигурой. Мне безумно нравилось все, что он делает в кино и в театре. Однако со временем я стал смотреть на него не как на кумира своей юности, а как на замечательного артиста, с которым мы вместе работаем. Это было хорошее время. Я считаю, что две самые крупные потери, которые понес наш театр, – это уход из жизни Ростислава Плятта и Леонида Маркова. С Марковым всегда было очень интересно работать. По внутренней мощи и масштабу сегодня просто нет таких актеров.

– Юрий Завадский бережно относился к традициям. А вы продолжаете дело великого предшественника или идете по собственному пути?

– Безусловно, есть традиции, которые мы стараемся сохранять. И, слава богу, у нас в театре в этом смысле все складывается довольно благополучно. Я имею в виду те ситуации, в последнее время часто возникающие в театрах, когда одна часть труппы выступает против другой или когда труппа не довольна своим главным режиссером или художественным руководителем. Я не понимаю, зачем люди намеренно раскалывают театры. У нас, к огромному счастью, не так. Мы стараемся поддерживать культуру с точки зрения и литературного материала, который мы берем для работы, и постановки этого материла на сцене. И этому меня научил Юрий Завадский.

– А есть ли «секрет» Завадского?

– Понимаете, он был человеком Серебряного века, дружил с Мариной Цветаевой, учился у Станиславского. Работая с ним и с его великими артистами, я прикасался к легендам российского, тогда советского, кино и театра. И это всегда оказывало влияние. Актеры, которые приходят к нам сегодня, говорят, что в атмосфере театра есть что-то таинственное и мистическое. Вот Виктор Сухоруков сыграл царя Федора в спектакле «Царство отца и сына» нашего штатного режиссера Юрия Еремина. И он уже в нескольких интервью повторил, что когда ходит по сцене Театра имени Моссовета, то все время ощущает присутствие великих предшественников. Есть такое понятие – намоленная сцена, намоленный театр. Есть новые театры, но там нет дыхания прошлого, нет атмосферы. Потому что в прошлом было что-то незаменимое. И прошлое – это не только бронзовые таблички на дверях гримерных комнат (хотя и это тоже часть существования нашего театра). Это нечто большее.

– На постоянной основе в вашем театре работает только режиссер Юрий Еремин. А вообще вы легко приглашаете со стороны очень разных режиссеров – Нину Чусову, Леонида Хейфеца, Андрея Кончаловского… Это стратегия, на которую вы идете осознанно, или же счастливое качество характера не быть собственником?

– Понимаете, существуют разные театры. Есть театры абсолютной диктатуры. Самый великий образец – это БДТ времен Георгия Товстоногова. Он считал, что ставить спектакли должен только он. Раз он создал такой замечательный театр, значит, он был по-своему прав. Но может быть театр и другого типа, где работают самые разные режиссеры. Сейчас мы активно привлекаем режиссеров нового поколения. У нас ставят спектакли Нина Чусова и Виктор Шамиров, Павел Сафонов и Марина Брусникина. В театр приходит много молодых актеров. А нас завтра уже не будет. И молодым актерам нужно не только встречаться с мастерами, но и знакомиться с новым режиссерским поколением, потому что работать они будут в дальнейшем с ними. Это люди, которые, прежде всего через призму своего восприятия, приносят культуру в Театр им. Моссовета. И работа с ними расширяет возможности театра и труппы. В этом смысле я не собственник.

– В преддверии вашего юбилея, 29 марта, телеканал «Культура» показывает телеверсию спектакля «Король Лир». Что вы ответите тем, кто сегодня отрицает актуальность Шекспира?

– Мягко говоря, это не очень умно. Шекспир потому велик, что он говорит о проблемах, которые существуют вечно. Ведь самая главная проблема, поднимаемая в этой пьесе, – взаимоотношение отцов и детей, взаимоотношение поколений во всем его многообразии. Есть король Лир и рядом есть граф Кент, из молодых есть Эдмонд и Эдгар. Этого достаточно для того, чтобы вести со зрителем серьезный разговор о детях и отцах. Важно только найти решение для постановки. А разве не существуют сегодня проблемы, затрагиваемые драматургом в «Ромео и Джульетте»? Еще как существуют, и они иногда перерастают в национальные проблемы. Мальчик из одной среды, девочка из другой, и окружающие против их союза. Разве вы не сталкивались с чем-то подобным в жизни? Сегодня все только усугубляется, становится острее и злободневнее. Шекспир дает нам возможность поговорить об этом, он образно призывает нас с вами быть более внимательными и чуткими друг к другу, он обращается к нашей душе. Говорить, что Шекспир устарел, – все равно что доказывать бессмысленность системы Станиславского.

– Если бы к вам в театр не пришел Михаил Козаков, исполнитель заглавной роли в «Короле Лире», вы бы все равно рискнули поставить этот спектакль?

– Я очень долго мечтал поставить эту трагедию. Это была своего рода навязчивая идея. Признаюсь честно, если бы не было Михаила Козакова, который блестяще исполнил эту роль, я бы искал главного исполнителя до тех пор, пока не нашел бы. Но мне повезло, как говорят, карты сошлись. Пришел Михаил Михайлович, сначала сыграл Шейлока в «Венецианском купце», потом мы продолжили сотрудничество и сговорились поставить «Короля Лира» – безусловно, этапную работу для любого режиссера и актера. И это счастье! Но бывает и по-другому. Виктор Сухоруков блистательно играет у нас царя Федора. А если бы его не было? Наверное, искали бы. Возможно, даже нашли. А может быть, и отказались бы от постановки. Очень многое зависит от актера.

– Расскажите, пожалуйста, про ближайшую премьеру – спектакль «Палач» по пьесе Радзинского…

– К большому моему сожалению, ничего существенного я сказать не смогу. Мы были вынуждены временно приостановить репетиции по очень прозаической причине – Александр Домогаров, который задействован сразу в двух ролях, сейчас активно снимается. Если я не ошибаюсь, у него две или три картины. А продолжать репетиции без него не имеет смысла, потому что весь литературный объем падает в основном на него, да и постановочный замысел связан именно с ним. На нынешний день я даже не могу назвать вам число, когда возобновятся репетиции.

– Советская власть во многом использовала театр как инструмент пропаганды. У вас лично были очень непростые отношения с властью – вам объявили выговор за постановку «В дороге» Виктора Розова и уличили в пропаганде буржуазного искусства за постановку «Иисуса Христа – суперзвезды». Что для вас было в этом самым болезненным?

– Самым болезненным было то, что спектакли закрывали. Вы очень кстати упомянули Розова. Спектакль по его пьесе я отношу к одной из важнейших своих работ. Мы работали над постановкой вместе с автором в Ленинграде в Театре Ленинского комсомола (ныне «Балтийский дом»). Розову очень нравился спектакль, он даже дописывал для нас какие-то фрагменты. На премьеру, которая прошла с огромным успехом, пришло полторы тысячи человек. В том числе и обком комсомола в полном составе. Посмотрели, одобрили, поздравили, а потом запретили. Сказали, что такой неустроенной молодежи у нас нет. Проходит некоторое время, и я читаю в газете, что в Театре Моссовета известный режиссер Анисимова-Вульф под руководством Юрия Завадского работает над пьесой Виктора Розова «В дороге». А мне запретили! Я позвонил в обком партии и попросил приема у секретаря обкома по идеологии. Он меня принял. Я разразился бурным и очень эмоциональным монологом на тему, что нам запретили совершенно несправедливо, а сейчас пьесу репетируют в Москве. Говорю, говорю, пока не закончились мои доводы и аргументы. Наступает большая пауза, после которой он говорит: «А у нас, товарищ Хомский, не Москва!» Я говорю: «Спасибо». И ухожу. Закончилось тем, что я получил строгий выговор за репертуар и уехал в Москву. Вот Сережа Юрский тоже был вынужден уехать из Ленинграда. Это был очень трудный город для людей искусства.

– Идеологический диктат в искусстве сегодня сменился денежным: какой для вас страшнее?

– Страшнее все-таки идеологический. В конце концов, театр может быть и бедным, но, конечно, не в буквальном смысле слова. О концепции «бедного театра» писал английский режиссер Питер Брук: это место, где отобрано только самое необходимое, нет роскошных декораций, и все равно это театр.

– Когда режиссер Алексей Дикий приходил на репетиции, то спрашивал у труппы: «Чем удивлять будем?» А чем нас собирается удивлять Павел Хомский?

– У нас сейчас как раз период выбора нового репертуара. Думаю, уже могу немного приоткрыть занавес. Есть режиссер, предложивший нам поставить «Отелло». Сейчас идет обсуждение этого проекта. Юрий Еремин предложил театру «Воскресение» Льва Толстого. В свое время спектакль с успехом шел в Художественном театре. Я эту идею поддерживаю. Новая инсценировка, новое время требует новой постановки этого вечного произведения. Что касается меня лично, то я сейчас рассматриваю варианты очередного музыкального спектакля. Это уже одна из традиций Театра Моссовета, и я хотел бы ее продолжать.