"Иисус Христос - суперзвезда" в театре им.Моссовета

Вот такое сравнение трех исполнителей роли Пилата.

Три допроса, три Пилата.

Так уж сложилось изначально, что в спектакле было два совершенно разных Пилата. Мудрый, неторопливый, классический римский патриций Бориса Иванова, естественно в классической же тоге, и нервный, легко срывающийся на крик военачальник Анатолия Адоскина, одетый в то, что в те времена считалось военной формой. Тогда выбор костюмов казался вполне логичным совсем по другой причине. Высокому и худощавому Адоскину вполне шел короткий костюм, а приземистому и полному Иванову было куда удобнее в широкой и свободной тоге. Однако, со временем выяснилось, что темперамент новых исполнителей также подталкивал их к соответствующим одеждам. Хотя то, в чем сейчас выходят на сцену Александр Яцко и Валерий Сторожик, больше напоминает средневековый костюм: шоссы, пурпуан или колет.
Впрочем, я увлеклась. Итак, три исполнителя роли Пилата в одной и той же сцене спектакля. Должна сказать, что «Допрос» я выбрала сразу, поскольку, на мой взгляд, именно он наиболее показателен для раскрытия образа. И так уж вышло, что допрашивать все три Пилата будут одного и того же Иисуса Валерия Анохина. Я думаю, это позволит сделать сравнение еще более корректным.

Александр Бобровский.
Ах, каким величественным и царственным выглядит его Пилат в тоге. Не прокуратор отдаленной провинции, а император, которому сам Цезарь мог бы позавидовать. Ему скучно и тесно в этой стране, где самым большим событием становится явление какого-то бродяги, смущающего народ странными речами. Ему не хочется выслушивать Кайафу, «в столь ранний час», убеждающего его в опасности смутьяна. Сколько иронии в его голосе, когда он слушает доводы первосвященника. Ведь «слишком мелок вопрос». Как ему неприятен шантаж этого местного предводителя, грозящего «направить дело в Рим». Первый короткий взгляд на Христа, затем лицо Пилата напрягается, он пытается что-то вспомнить, снова смотрит на Иисуса, теперь уже очень внимательно. И явно не для Христа эта игра в величие и высокомерное «Чей это скорбный лик?» Кайафа это понимает и спешит ответить. А прокуратор все еще вглядывается в Иисуса и пытается вспомнить что-то. И вспоминает: «Я видел сон». Но ответ Христа на вопрос «Ты вправду царь?» заставляет его взорваться: «Что значит твой ответ?». И все же Пилату интересен этот человек, спокойно стоящий перед ним и смотрящий в сторону. Он устало опускается на табурет и приступает к допросу. Хотя этот спокойный и неторопливый разговор мало похож на допрос. Прокуратор то и дело уходит в собственные мысли, и лишь присутствие Кайафы заставляет его задавать очередные вопросы, сам он уже понимает, что Христос не бунтовщик и не смутьян. Поэтому слова «Так, значит, ты не призывал народ разрушить или поджечь?» Пилат произносит, повернувшись к первосвященнику, словно пытаясь убедить его в безобидности Иисуса. И он явно готов закончить допрос после своего предложения «Поклянись, что этого не было», но ответ Христа «Чем же ты хочешь, чтобы я поклялся?» становится для него неожиданным, ведь этот человек казался настолько смиренным. А уж следующие слова Иисуса: «Уж не думаешь ли, что это ты ее подвесил, игемон?» заставляют Пилата вскинуть брови, а затем взлетает и его голос: «Я не знаю, кто подвесил твой язык!» Но и теперь прокуратор готов отпустить этого человека. И снова только Кайафа напоминает ему, с какой целью Христос доставлен во дворец. Пилат спохватывается: «Ты говорил когда-нибудь что-либо о великом Кесаре?» Он выслушивает очередной философский ответ, опять задумывается о своем: «И настанет царство истины?» Почувствовавший что-то в голосе прокуратора Иисус в первый раз поворачивается к нему и убежденно произносит: «Настанет, игемон». Он надеется, что Пилат услышал и понял его, надеется даже тогда, когда тот резко поднимается с раздраженным «Что значит твой ответ?». Лишь потом снова отводит взгляд. А прокуратор уже не скрывает своего недовольства то ли самим собой, то ли людьми вокруг него. Однако, он не хочет принимать решение, он, наконец, находит выход: «Лучше к Ироду пошлем». «Пусть судит он» - с облегчением завершает аудиенцию Пилат. Но уже со ступеней лестницы он снова внимательно смотрит на увлекаемого стражей Иисуса и встречает его ответный взгляд. Кажется, прокуратор хочет вернуть его, он даже оборачивается к Кайафе, но…
Для меня Пилат Александра Бобровского надолго стал идеальным. И я была уверена, что иного прокуратора уже не приму.

Александр Яцко.
Именно ему удалось заставить меня согласиться на совершенно другого Пилата. Его прокуратор не спокойный и рассудительный патриций. Он солдат. Даже в «столь ранний час» одетый по форме и явно не поднятый с постели визитом первосвященников. Ему не терпится вернуться к его занятиям, поэтому он ироничен и резок. Пилат уверен, что после слов «Слишком мелок вопрос» аудиенция будет окончена, он готов уйти. Угроза Кайафы о направлении дела в Рим застает его врасплох. Прокуратор неохотно признает свое поражение: «Постой. Попробуем на месте разобраться». Он действительно готов разбираться, а не разговаривать, он человек дела. И потому тут же засучивает рукава, словно собираясь взять в руки меч, а не допрашивать какого бродягу, назвавшего себя царем. После первого же взгляда на Иисуса он полон сарказма и презрения. И вот на этого человека он должен тратить свое драгоценное время? Это он-то хочет, чтобы его признали царем Иудейским? Но его насмешка и резкий тон не производят впечатления на Христа. Иисус даже не смотрит в сторону прокуратора. Пилат вынужден возвысить голос, чтобы быть замеченным: «Ты точно царь?» Но и тогда слышит лишь безразличное «Так говорят». Осмелиться так разговаривать с самим прокуратором? Пилат не верит своим ушам и раздраженно указывает на смельчака, требуя покорности: «Что значит твой ответ? Это пахнет бунтом!» И первые вопросы Пилата звучат быстро и отрывисто. Но Иисуса не смущает резкость прокуратора. Он отвечает медленно и тихо. А Пилат все же пытается вывести его из себя. Ему не интересен стоящий перед ним человек. Прокуратор отдает ему должное, когда смерив его взглядом, признает: «Ты не похож на слабоумного». Но философские споры об истине и вере не для военных. Пилат задает обязательный вопрос о великом Кесаре, но его руки уже ложатся на колени. Он готов закончить допрос, даже не вслушиваясь в ответ Христа. Но тот вдруг говорит о времени, когда «не будет власти ни Кесаря, и никакой иной». Такого прокуратор себе не может представить, его губы искривляет полная иронии усмешка: «И настанет царство истины?» И опять Иисус Анохина с надеждой смотрит на Пилата: «Настанет, игемон». Но этот прокуратор не допускает и тени сомнения в собственных убеждениях. На Христа снова направлен обвиняющий жест: «Это пахнет бунтом!» Иисус разочарованно отводит взгляд, а Пилат уже поворачивается к нему спиной, но решает вернуться. Александр Яцко произносит слова, которых нет у Пилата Александра Бобровского: «И откуда же в тебе безразличие к судьбе?» У Бобровского вместо этого размышление «Волен я тебя распять. Что прикажешь выбирать?» Пилат Яцко вопрос «Ну, как нам быть?» задает вполне формально. Он уже все решил сам: «Лучше к Ироду пошлем». И Кайафе, и Христу он лишь объясняет свое решение: «Ты там рожден. Пусть судит он». У этого Пилата нет ни сомнений, ни раздумий. Он поднимается по лестнице, не останавливаясь и не глядя в сторону Иисуса. И Христос это понимает, покорно уходя со стражниками, не поднимая глаза на прокуратора.

Валерий Сторожик.
Неисповедимы пути исполнителей ролей в спектакле. Бобровский, начинавший с роли Савла, успел побывать Иродом, другими первосвященниками, а затем вышел на сцену в роли Пилата. Валерий Сторожик, игравший Христа, вернулся в спектакль Пилатом. Он тоже выбрал для себя версию Пилата-солдата. Но на этом его сходство с Пилатом Александра Яцко и заканчивается. Этот прокуратор не уверен ни в чем и ни в ком. Ни в себе, ни в своей власти, положении, ни в окружающих его людях. Отсюда его подчеркнуто величественные позы, картинные жесты. Да и плащ выглядит несколько лишним во дворце «в столь ранний час». Он пытается подавить Кайафу высокомерными фразами, но тут же готов отступить, едва тот угрожает «направить дело в Рим». Прокуратор мгновенно становится едва ли не подобострастным: «Постой, Кайафа…» И снова попытка продемонстрировать свою силу и власть. На этот раз Иисусу. Видя смиренно стоящего перед ним человека, Пилат успокаивается, но едва услышав спокойное «Так говорят», взрывается снова: «Что значит твой ответ?» Во время допроса прокуратор не реагирует на вопрос Христа: «Разве я похож на слабоумного?». Зато он все время ищет то ли одобрения, то ли подтверждения своим словам у Кайафы. И тихие слова Иисуса «Чем же ты хочешь, чтобы я поклялся?» вызывают у него очередную истерику: «Ну, хотя бы жизнью твоей. Она висит… Висит на волоске!» Стоящий рядом Кайафа словно напоминает ему, о чем еще следует спросить смутьяна. Голос Пилата взлетает при упоминании о «великом Кесаре», демонстрируя излишнюю в данных условиях верноподданность чиновника. А затем он вскакивает: «И настанет царство истины?» Его истерика особенно впечатляет на фоне спокойной мудрости Христа: «Настанет, игемон». Теперь прокуратор убежден, что перед ним и впрямь преступник: «Это пахнет бунтом!» Он бросается к Иисусу, едва не брызжа слюной ему в лицо. Этому Пилату уже бесполезно что-то объяснять, и Христос отворачивается, теряя надежду или просто давая прокуратору успокоиться. Но Пилата уже не остановить. Он добивается ответа от Иисуса: «Тебя казнить? Скажи, ну, как нам быть?» Сам прокуратор решение принять не в состоянии. И мысль об Ироде становится для него избавлением от ответственности. «Пусть судит он!». Но все же Пилат сомневается. И не потому ли он поворачивается, глядя на Христа? И не потому ли Иисус застывает на мгновение, смотря на прокуратора? Он почувствовал, что этот нервный человек добрее и мягче, чем пытается казаться. Он снова надеется, что сумел убедить его в своей правоте.

Одна и та же роль. Одни и те же слова. Одна и та же мизансцена. Один и тот же партнер в роли Иисуса. И такие разные Пилаты.